Он погиб под Бендиным

Первая мировая война. Мы знаем о ней только общие факты: убийство эрцгерцога Фердинанда, объявление войны со стороны Германии. Николай II  был вынужден выступить в  защиту братского сербского народа. А дальше –первые успехи русской армии, воровство интендантов, революционное брожение, февральская революция, советы солдатских депутатов, лозунг большевиков на поражение, отречение  императора, октябрьская революция, братание на фронтах с немецкими войсками и позорный Брест-Литовский мир. А ведь эта война, как и последовавшая за ней Великая Отечественная,  тоже прошла через многие семьи, привнося в них и потери кормильцев и горе матерей, потерявших своих сыновей. В некоторых семейных архивах сохранились воспоминания об участниках этой войны, редкие фотографии, семейные легенды, и вопросы о пропавших без вести или эмигрировавших участниках Первой мировой после  победы большевиков в последовавшей кровавой гражданской войне. Жертвы, принесённые русским народом во имя славянского братства, в защиту родственного сербского народа.  Братья –славяне! В исконно русских землях правобережной Украины льётся кровь русских людей, не желающих попасть под пяту недобитых фашистско-бандеровских молодчиков; правительства Болгарии и Сербии(!) легли под зелёные бумажки чернокожего Обамы, пытаясь вставлять палки в колёса, вопреки собственной выгоде, с целью разрушения экономики России в год столетия Первой мировой войны. И первой об этом заявила Болгария, освобождённая русскими  войсками от турецкого ига.               

В семейном альбоме, сохранившемся в семье учителей –  моего деда  Лестева Александра Николаевича  и его жены Ольги Ильиничны – есть старинная фотография офицеров 14 Донского казачьего полка.  Офицер слева  это младший брат деда – Михаил  Николаевич (род. в 1988 г. в станице Кепинской Области войска Донского, погиб 18 ноября 1914 года).  Фотография прислана из  г. Бендина, уездного города  Петроковской губернии (ныне Польша), где служил  Михаил Николаевич, и откуда он прислал своей матери эту фотографию.

         Мой дед написал воспоминания. Трогательные страницы посвящены его младшему брату Михаилу. «В 1910 году Миша окончил юнкерское училище, произведён был в хорунжие ( старший лейтенант по современному) и должен был приехать  в первых числах сентября ( в Кепинскую – Т.Л.). И мы с Олей ( женой деда – Т.Л.) решили поехать встречать его и пожить там. Я с сыном Лёней поехал на станцию Сетрачково (30 вёрст от станицы), чтобы встретить его на вокзале. Подошёл поезд. Двери вокзала распахнуты.  Миша быстро вошёл в зал ожидания. Мы обнялись, поцеловались. Приехал встречать его и зять наш – Иван Иванович Фомин, атаман станицы, на тройке лошадей. Не задерживаясь на вокзале, Миша с зятем  сели в экипаж и уехали. А я с Лёней на паре лошадей в тарантасе поехали следом. Но они поехали быстро, и мы отстали от них. Приехали домой уже поздно вечером, часов в десять.

         Собрались  на встречу родные и знакомые казаки и друзья Миши, и начался пир. Пили и поздравляли Мишу, старые  казаки пели казачьи песни, приплясывали. Мне понравилось, как пел Милешка, дальний родственник и знаменитый в станице своим тенором – фальцетом. Он так и заливался. И ещё понравился мне старый казак. Седовласый, крепкий с выпуклой высокой грудью Фрол Федулович. Тоже дальний родственник , живший на хуторе Кыцжинском  верстах в 12 от станицы хороший зажиточный казак. Он выступал очень своеобразно с весёлыми песнями, каких я раньше никогда  не слышал, причём ловко приплясывал.   Я запомнил одну.

         На Фокуном хуторе/  В  терёхином уголе/ Жила девица-краса. /                          Русу косу чесала,/ Гребешок сломала, / Приговаривала:/                                     «Ты расти моя коса/ До шелкова пояса,/  До бумажного чулка, /                       До сафьяна башмачка./ Ты расти, моя коса, / Всему городу краса./ (2 раза.) Всем ребятам – сухота./ А мне девке – честь-хвала!».

         Ловко у него получалось! Молдёжь и я, да и все остальные были в восхищении. А Милешка «дишканил», как говорили казаки, во всю мочь своего тенора- фальцета, и получалось очень красиво. Пели они с большим чувством, подогретые  выпивкой и вниманием.

         Гуляли до утра. Миша пошёл провожать товарища своего, студента Московского института, Гришу Чумакова, сына священника отца Николая, и долго не возвращался.  Мать забеспокоилась и сказала мне, чтобы я пошёл поискать Мишу. Я быстро нашёл их  на школьном дворе церковно-приходской школы. Мы проводили Гришу до его дома и пришли домой. Было совершенно светло.

         Миша был выше среднего роста, хорошо сложён,  с здоровым цветом лица, с приятным открытым выражением, мужественный крепкий.

Милый Миша! Я любил его как родного сына (Александр Николаевич был старше брата всего на 6 лет – Т.Л.). И он погиб, бедняга, в Первую мировую войну 1914-1916 года.  Погиб во время разведки, которую проводил со своей сотней.  Все казаки любили его и горько оплакивали. Так писал мне его денщик, казак. У офицеров положено было в то время  иметь денщика, который ухаживал за конём  и по хозяйству. Миша погиб 18 ноября 1914 года, когда пошёл в разведку сам, а казаков спешил, и они укрылись в долине.  Его заметили проклятые немцы и открыли по нему пулемётный огонь. Он был убит моментально. Пули пронзили его сердце.  Его товарищ, Минаев Павел,, окончивший юнкерское училище годом позже, прислал мне в Долгушу (А.Н. учительствовал в селе Долгуша ныне Липецкой области – Т.Л.) телеграмму, что Миша тяжело ранен, но я почувствовал, что Минаев скрывает что-то. Вскоре я получил письмо от него в конверте с траурной рамкой. Он писал, что  Миша убит, его увидели  он и казаки, лежавшим в луже крови и бездыханным. Схоронили его где-то, кажется,  в деревне Жмеринка в Польше.

         За год до войны он пытался поступить в академию генерального штаба, но не набрал положенного числа очков и не был принят. После этой неудачи, он писал, что постарается посерьёзнее готовиться. Но, увы!  Война разразилась. И он погиб в расцвете сил, 25-и  лет. Он не был женат, но за год до войны писал, что "на горизонте появилась фигура" – это он писал о девице, будущей жене.

Три только года  он служил в армии, был  он в чине сотника, имел боевые отличия в эту войну. В первых же "делах" он участвовал, под ним даже был убит конь». 

         В воспоминаниях дед неоднократно возвращается к судьбе своего младшего брата, ссылаясь на мнение его денщика, говорит  о том, что « он был мягкосердечным и относился к казакам сердечно»,  эмоционально пишет о горе, постигшем их семью, о матери, которая хранила «… Мишино офицерское седло». 

         «Потеря  Миши была для матери и Нади (сестры А.Н. и М.Н. – Т.Л.) и для меня была потрясающа. Я любил Мишу как сына, я помог ему учиться в реальном  училище и окончить. В первые годы он учился отлично, поступить в юнкерское училище, – не знаю, кто посоветовал ему,  может быть зять, муж Маши  ( старшая сестра братьев была замужем за атаманом станицы  И.И. Фоминым – Т.Л.). У зятя были братья  офицеры: старший Иван Иванович был есаулом (капитан), но во время скачек упал с лошади и разбился, умер в больнице в Усть-Медведице. Второй брат Матвей  учился в Воронежской  учительской семинарии, но из 3-ьего класса выбыл, не знаю почему, и поступил в юнкерское училище. Может быть,  это послужило причиной  поступления Миши в юнкерское. Но продолжить образование в высшей школе он не мог – у матери не было средств, а мне они ничего не написали. Миша уже юнкером 3-ьего класса приезжал ко мне на рождественские каникулы в Долгушу и гостил дней 5-7. Был он высокого роста, стройный, подтянутый, красивый.  Местный поп – отец Иван Разумовский – загорелся даже женить его на своей сестре, красавице, но она жила в Воронеже, и свидание не могло состояться. Миша так и не успел жениться. Погиб мой Миша в полном расцвете сил.

         Смерть Миши потрясла меня, мать, дедушку  с бабушкой и всех нас.  Я долго о нём  горевал и не мог забыть  его, а мать выплакала все слёзы. Она растила нас без отца (Лестев Николай Антонович  род. в 1860 г., умер в 1890 г. – Т.Л.) , она надеялась на нас, и в особенности на Мишу: он был последним и самым любимым. Дедушка наш, вероятно, умер до Первой мировой войны, и матери с Надей пришлось распродавать имущество, чтобы кормиться. Продали лавку ( у деда была  маленькая бакалейная лавка), продали одну хату   ( у нас было две), амбар, сарай… И я не помогал ей из-за своей многосемейности: у меня тогда было пятеро детей, а мне всего было 28 лет.

А тут революция, гражданская война, голод».

         Двадцать восемь лет было Александру Николаевичу в 1910 году, а к моменту смерти Михаила Николаевича у моего деда  с бабушкой было уже восемь детей, двое из которых к 1914 году  умерли во младенчестве. Так что действительно двум учителям было не до поездок в Кепинскую, где со своей дочерью Надей жила мать Александра Николаевича, выплакавшая все слёзы. Её старший сын Дмитрий умер от гнойного плеврита, а любимый младший сын  Михаил погиб в Польше, в то время ещё территории Российской империи. В Памятной книге Петроковской губернии за 1913 и 1914 годы нахожу информацию о Лестеве Михаиле Николаевиче, офицере  14-го Казачьего полка, погибшем в 1914 году в Бендине во время Первой мировой войны. Полагаю, что Александру Николаевичу изменила память, когда он написал, что  его брат погиб  в деревне Жмеринка. Не знаю, есть ли деревня с похожим названием  в Бендинском уезде  в Польше, но Жмеринка находится в Винницкой области современной Украины.

Александр Николаевич назвал второго и третьего сыновей именами  старшего и младшего братьев – Дмитрием и Михаилом.  Михаил и Дмитрий появятся снова в третьем и четвёртом поколениях на генеалогическом  древе Лестевых.

Михаил Николаевич Лестев не дожил до революции, до гражданской войны, до расказачивания, так что трудно предположить, как сложилась бы его дальнейшая жизнь, если бы пули «проклятых немцев» не изрешетили двадцатипятилетнего  офицера, оставив в сердцах родных неизбывную  память о нём.

Станица Кепинская входила в состав Усть-Медведицкого округа Всевеликого войска Донского, населённого Верховыми казаками. Из жителей станиц Усть-Медведицкая, Арчадинская, Березовская, Глазуновская, Евтеревская, Кепинская, Клетская, Кременская, Малодельская, Ново-Александровская, Островская, Перекопская, Раздорская на Медведице, Распопинская, Сергиевская, Скуришенская, Усть-Хопёрская формировались 14-й и 3-й казачьи полки. В последний из станицы Кепинская был призван  ещё один Лестев – Дмитрий. Он стал георгиевским кавалером и эмигрировал вместе с полком во Францию в 19 22 году. Однако прямым нашим родственником он не был. Мне удалось встретиться в Воронеже с Тамарой Яковлевной  Лестевой, родившейся в Кепинской. Она рассказала, что в Кепинской было три двора однофамильцев (или дальних родственников?) Лестевых. А из её рода и происходил  георгиевский кавалер Дмитрий Лестев, но последние сведения о нём относились к  1922 году. В это время он находился уже в Париже. Как дальше сложилась его судьба, родным  было неизвестно.

         Историки, исследующие роль донского казачества в Первой мировой войне,  единодушно отмечают мужество, бесстрашие и героизм этих людей. Так, Д.С. Бабичев  ( в "Дон в период мировой войны" в кн. История Дона. Эпоха капитализма. Ростов-на-Дону, 1974.) отмечал, что казачьи воинские подразделения, принимали участие во всех важнейших операциях. Он пишет, что ужас и паника охватывали неприятеля при виде "мчащейся казачьей лавы (…). За все время войны ни венгерская, ни германская кавалерия даже в превосходных силах не решалась не только атаковать казаков, но даже принять их атаку". По его сведениям донское казачество получило за боевые заслуги в  Первой мировой войне 40 тысяч орденов и медалей. А мы, наследники   донских  казаков по роду, можем с полным правом гордиться такими предками.

         Но вернусь к воспоминаниям деда. Он был учителем, но донским казаком, следовательно, военнообязанным. «В 1916 году  летом меня потребовали в станицу Усть-Медведицкую на медосмотр на предмет годности к военной службе . Шёл уже третий год войны. Потери наши были огромны. Плохо было и с пушками, и с самолётами. У неприятеля больше было всего и лучшего военного качества.

         Талантливый  буржуазный фельетонист  газеты «Русское слово» Дорошевич[1] писал  о несчастной участи беженцев на территории  Польши, где шли бои, а беженцы со своими пожитками брели на восток с детьми, стариками и старухами, и на дороге оставались кресты, кресты, кресты.

         Меня по медосмотру освободили на год, а тут подошло свержение Николая II, вступило в управление Временное правительство, и был издан приказ: не брать учителей на военную службу. Так я был освобождён от призыва».

         Когда я прочитала последние строки  приводимых воспоминаний деда о том, что Временное  правительство заботилось об образовании детей, я подумала о том, что в самый трудный год Великой отечественной войны, после неудач 1942 года, было уже не до заботы об учителях. Мой отец, учитель, в возрасте 36-и лет был призван в действующую армию и демобилизован в конце 1944 года, когда победа  уже была близка, и вышел указ о демобилизации учителей. Историческая спираль  совершила очередной виток, повторившись на новом уровне.

         Санкт-Петербург                                                      17.06. 2014 г.                          



[1][1] Влас Миха́йлович Дороше́вич ( род. 5 [17] января 1865 в  Москве, умер 22 февраля 1922 в Петрограде) — русский журналист, публицист, театральный критик, один из известных фельетонистов конца XIX — начала XX века. С 1902 по 1917 годы редактировал газету И. Д. Сытина «Русское слово». Похоронен на Литераторских мостках Волкова кладбища. ( Цит. по Википедии)

 

 

Tags: 

Project: 

Author: 

Год выпуска: 

2014

Выпуск: 

2