В.И. Чернышов

БЕЗЖАЛОСТНЫЙ САДОВНИК

Среди разнообразных дарований Татьяны Михайловны дар критики не самый последний, а часто первый, и новая ее Книга критики «На литературном посту» меня не разочаровала.

Много серьезного, много смешного, и читателю, даже не разделяющему взгляды критика, мыслящего в духе французского просвещения 18-го века, века Вольтера и энциклопедистов, будет не скучно, да к тому же он многое узнает, что не узнаётся из современной либо гламурной, либо политклорректной, либо графоманской, либо подобострастной литературы – НЕлитературы.

Название книги оправдано выше всякого сомнения. Не то, чтобы Критик отстреливала всякого, кто «шаг в сторону», но она честно стоит на своем посту, и всех, кто вульгаризирует литературу, отстреливает не взирая на звания и лица, на принадлежность к моде.

Для удобства рецензирования следует статьи сгруппировать по темам.

Во-первых, Пушкин. Это всегда интересно, тем более что не все я помнил и знал. Я думаю о поэте, что он был в своих отношениях с поэзией и поэтами достаточно мягок и благожелателен, особенно когда стал редактором (за исключением кружка Булгарина, Греча, Сенковского), но мы помним множество его юношеских эпиграмм, острых и злых – не удивительно, что дуэли сопровождали его жизнь, одну из таких эпиграмм (да и отрывок из воспоминаний знаменитого актера) Т. М. нам напомнила. И я подумал о самой Татьяне Михайловне, что критические ее тексты выигрывают, когда они беспощадны, огородник из нее замечательный, на ее литературном огороде крапиве расти не удастся.

Второй излюбленной темой критики является «Религиозное мракобесие», отражаемое в литературных произведениях. Надеюсь, что всякий, чувствующий существо литературы, верующий или неверую-щий, с нашим критиком согласится. Дело в том, что у литературы, теологии, философии и церковной проповеди – разные задачи и разные, так сказать, «амвоны». Церковная проповедь с университетской кафедры или со страниц литературного журнала не только неуместна, но отвратительна. Верил ли Пушкин в Бога? Возможно, и верил, «в Бога мыслителей и ученых», как и Вольтер и Лермонтов и даже отчасти Дарвин. Но разве о вере в Бога его Борис Годунов, Капитанская дочка, Евгений Онегин?

И, разумеется, мимо ее секиры пристрастного садовника не могло пройти то, что «лавина конъюнктурных графоманов бросилась насиловать музу. Учителя и профессура советского времени во время схватили свечи в руки», но поделом получают от критика по рукам.

«Стоит ли удивляться тому, что в настоящее время считается не только хорошим тоном, но даже обязательным для любого творческого человека, как минимум, присесть в почтительном реверансе, а ещё лучше пасть ниц, перед … официальной идеологией?» - пишет она.

Кстати, читатель, а можете ли вы вспомнить в девятнадцатом веке, веке «православия, самодержавия, народности», хотя бы одного писателя, отражающего в своем творчестве «руководящую» роль «партии и правительства»… то бишь, православия, самодержавия, народности?

Дело в том, что только тогда литература была подлинно свободна, а ныне ее направляет «поток премий и безденежных лауреатских дипломов, орденов, щедро раздаваемых РПЦ деятелям «культуры» за умильно-молитвенное славословие в адрес Отца нашего». Или вы думаете, что кому-то царь или синод приплачивали за правильное направление их творчества? Или цензура свирепствовала? Да только Гавриилиаду и не печатали, и то она разошлась в рукописных списках побольше «Розы мира» Даниила Андреева, но в дома и в книжные шкафы читателей не вламывалось третье жандармское управление (кстати, состоящее из десяти человек), как вламывалось оно в дома Ростроповича и Любимова.

К счастью, хотя религиозная графомания и поощряется всемерно епископами, депутатами, «новыми русскими» и «старыми советскими», но «хотелось бы думать, что Богу свойственно если не знание поэзии, то хотя бы вкус», пишет Т.М., и я сам, порывавшийся всю жизнь поговорить с Всевышним (но редко удостаивавшийся Его внимания, разве лишь в горестях и болезнях), с ней солидарен.

Горестное повествование о сборнике духовной поэзии Т.М. заканчивает словами: Присутствующие писатели и критики отводили в сторону глаза, памятуя, по-видимому, о заповеди «Не убий».

Ах, остановлюсь, чтобы не переписывать из Книги целые страницы, читатель и сам их прочтет.

Третья тема, уже не столько критики, сколько тяжких раздумий – существует ли литература, что она из себя представляет, для кого пишут авторы и есть ли читатель? Критик приводит множество имен, и в большинстве это талантливые прозаики и поэты, но резюмирует, что литературы все же нет, ибо, по мысли Г. П. Федотова, русская культура имеет «пористый характер», то есть как бы раздроблена изначально и не является всеохватывающей.

Горько. Трагично. Знает ли выход Т. М. Лестева?

Увы, и она его не знает, да и я сам, осмеливающийся и с ее оценками не всегда соглашаться, выхода из тупика не знаю. Дело, вероятно, в том, что болезнь охватила не только литературу, но и Россию в целом, и этот вывод прослеживается в других статьях сборника.

Но осмелюсь я высказать и собственную критику в адрес язвительного критика. Легко смеяться над пишущими:

«Встречи, словно пробки от вина, Впечатлений ярких фантики, Мятая десятка бывших жён…» - и это ЛУЧШИЕ стихи из тех, что удостоились внимания критика – но надо ли о них писать? Разве нет и сегодня талантливых писателей и поэтов или даже гениальных? Может быть, их творения в рукописи? Так прочтите рукописи! Читал же я «Розу мира»  тогда, когда она существовала в четырех экземплярах!

Да, смешно неимоверно, что «черёмуховый дым Вставляет лучше кокаина», Я не привык жить на Земле, Я, ваще, с романтикой мужчина…

А вот Проза, Воспоминания пионервожатой (пьяной и помятой, как шутили когда-то): пионеры: одна «шлюха»… другая «пьяна вдрызг»…

…пишет Виктор Ерофеев в «Энциклопедии русской души». – Но мне нравится тонкое перерождение нравов, нежный корректив в отношениях, когда «блядь» тихо переплавляется в «блин». Я люблю … табачную смесь разных фень.. Я фильтрую базар, я строю людей, чумарю детей… Язык выбрал все-таки ближний свет. Он освещает то, что есть: женские ноги, мусорные баки, тоску по надежде, всякую дрянь».

Талантливо. Но …

Да, ведь и Критик порой освещает всякую ДРЯНЬ, и хочется воскликнуть: НЕ НАДО!

Но, кажется, я не прав. И помойки России, и помойки литературы, и помойки русской души надо видеть – по крайней мере, чтобы их обойти. Я ведь сам никогда не открою те журналы, которые открыла и даже перечитала Татьяна Михайловна Лестева, а значит, о многом я не узнаю. Впрочем, я уже никакие почти журналы не открываю, сломал телевизор, не покупаю газет, отключил радио. Но езжу в электричках – а там от жизни и литературы никуда не деться!

Да вот читаю Татьяну Михайловну, о чем не жалею.