«На этот раз вокруг нашего озера отдыхающих было неслыханно много… На рассвете портили настроение лжеохотники, устраивая канонаду по жалкому семейству утят. Когда они отстрелялись, через некоторое время над озером появилась какая-то большая птица. Она как-то странно металась в разные стороны, наполняя воплем всю окрестность. Что и кому она хотела выразить?

По-своему, по-птичьи она буквально исступленно рыдала в каком-то безумном отчаянии. Такого я не видел и не слышал еще никогда. Это была явно не утка. То ли она была просто напугана, а, может быть, и вовсе не имела отношения к разыгравшейся где-то драме… А если имела? Если у нее где-то был выводок? Ну, как тут психологически и интеллектуально поставить птицу ниже людей?»

Этот текст был написан Сергеем Сергеевичем Кожевниковым, моим родным дядей. Почти вся его трудовая деятельность была связана с Зоологическим институтом, где он проработал художником и выполнил тысячи уникальных рисунков и акварелей, которые до сих пор являются образцами для подражания.

Основное место в жизни Сергея Сергеевича занимала литературная работа: он работал в жанре поэзии и прозы, занимался литературоведением, историей, философией, впрочем, наверное, будет трудно назвать те сферы человеческой деятельности, к которым не обратился его блестящий эрудированный ум. Он был человеком энциклопедических знаний и высочайшей культуры.

Сергей Сергеевич не ведал, что значит материальный интерес. Он безвозмездно занимался с детьми рисованием и литературой, разбирал знакомым и даже малознакомым людям библиотеки, составлял для них несколько видов картотек с «ключами», устраивал чтения, объяснял законы стихосложения, рисовал портреты, иногда по фотографиям, помогал перевезти мебель, копал чьи-то огороды…

Окружение благодарило Сергея Сергеевича поношенной одеждой, угощало чаем, советовало попытаться опубликовать свои труды, устроить выставку акварелей и рисунков. Но он не ведал, как все это делается, он не умел заявить о себе. Более того, он считал свое творчество еще недостаточно совершенным для обнародования. Даже такие строки:

Долго я рифмой не мог,

                                          Как ни бился, связать и двух строчек.

                                          А ведь сам Гелий мне дал

                                          Ключ от родимых небес…

Небо высоко, но бог,

                                          Сделав прозу мою покороче,

Так отточил мне мой слог,

                                          Что дошел до строки целый очерк.

                                          Если стихом он не стал,

                                          Нет в моей жизни чудес.

Всю жизнь дядя Сережа скитался по коммуналкам, иногда ночевал на вокзалах или у знакомых, и только к восьмидесяти годам оказался в отдельной квартире, благодаря тому, что квартал, в котором находился дом, где он жил, купил некий олигарх…В нашей семье Сергея Кожевникова называли человеком из другой эпохи. Он был пропитан идеалами древних греков и римлян, помнил даты рождения и смерти сотен писателей, поэтов, скульпторов, художников, композиторов, архитекторов и вождей, знал их биографии и наизусть читал фрагменты множества произведений, начиная от Эллинского периода вплоть до современности.

Дядя Сережа неутомимо составлял для меня (и для десятков других людей) списки рекомендуемой для прочтения литературы, которые я, увы, так и не смог одолеть. К спискам прилагались дополнения, например, «Деление литературы по принципам мастерства, времени, места, школ, литературной нормы, стиля, содержания и языка». Далее следовали пункты и подпункты, примечания и постскриптумы. Раздел «Древнейшие литературные сборники» начинался с древнекитайского Конфуцианского канона и заканчивался скандинавской «Эддой». Раздел «Циклические поэмы, созданные на фольклорной мифологической основе» начинался с южнокитайского цикла и заканчивался сербским эпосом.

С годами дядюшка стал привлекать меня к осмыслению его системы и продолжению ее развития. Мы проводили долгие часы в волшебных блужданиях по залам Эрмитажа и Русского музея, где он мог подробно рассказать чуть ли не о каждом полотне или скульптуре и ее авторе.

Сергей Сергеевич был требователен к искусству, честен и смел в своих оценках.

«Главных наставников в искусстве всегда два. У Данте это – Бог и Природа, у гуманистов – Разум и природа». Кроме того, существуют традиционные школы: классическая и народная. Вне школ – выскочки или самородки, – формулировал свою позицию дядя Сережа в статье «Вокруг авангарда. Издержки монополизма в искусствоведении». – Самонадеянных деклараций, которые дружно поддерживают то одно, то другое «совершенно новое и оригинальное, но несправедливо не замеченное явление» на поколение приходится великое множество. Особенный урожай на них – в периоды общего упадка нравственности и культуры. Сначала они аттестуют себя или своих единомышленников непризнанными одиночками, но в скором времени оказывается, что этих некоронованных гениев – не один или несколько, а чуть ли не тысячи. «Где ж одиночество тут, в этой огромной толпе?».

Когда я узнал о том, что дядюшка попал на реанимацию, первой мыслью было, что это досадная ошибка. В свой восемьдесят один год Сергей Сергеевич был достаточно крепок, много двигался, предпочитая пешие маршруты давкам в душном транспорте. В прошлом он исходил весь Кавказ, штурмовал горные вершины, исколесил на велосипеде всю Ленинградскую область, – одним словом, у него были сделаны серьезные инвестиции в здоровье, и вот…

Врач-реаниматолог сообщил мне о том, что у дяди Сережи перелом основания черепа, открытая черепно-мозговая травма, гематома мозга, перелом носа и челюсти, переломы ребер и другие побои. Побои?! Его избили?! Избили человека, никогда в жизни не выпивавшего более рюмки спиртного, интеллигента, кабинетного ученого, – нет, этого не может быть! Но факты неоспоримы: Сергей Сергеевич Кожевников был доставлен на скорой помощи с места своего жительства, практически, от дверей собственной квартиры…

 «Родился я 18 июля 1922 года в городе Воронеже, – писал в своей автобиографии Сергей Сергеевич, рассчитывая на издание первой в своей жизни книги. – Рисовал с 7 лет. В 1932 художник-портретист И. Б. Стреблов убедил мою мать найти мне хорошего преподавателя. С 1934 по 1936 я занимался акварелью у акварелиста В. А. Жданова по программе Академии художеств. С 1937 года главные мои занятия – литературная учеба, работа и творчество, в чем морально поддержала меня одна моя одноклассница…».

Любовь к однокласснице дядя Сережа сохранил на всю жизнь. Он считал ее своей Беатриче, а себя… Свою жизнь он сверял по биографии Данте Алигьери, отмечая прохождение одного круга за другим. Они расстались в детстве и не рассчитывали на встречу, но он всегда помнил о ней и даже назвал свою дочь ее именем. Ей он посвящал стихи и поэмы. Ее образ помогал ему во время голодной и бездомной юности, давал волю жить в блокадном Ленинграде…

Они встретились через много лет после разлуки, и эта встреча питала дядюшку вдохновением до самой смерти.

Ясно я видел черты,

      что с юности были мне гидом.

            Значит вернула любовь

            лиры священный трофей.

Очи потупила ты,

      Смущена непреложности видом.

            Не потеряйся же вновь:

            я ведь не древний Орфей.

    – Говорят, что дедушка сам упал, - неуверенно посмотрел в мою сторону один из милиционеров, стоящих на лестнице перед квартирой пострадавшего.

– Я не совсем себе представляю, как можно так упасть, чтобы получить травмы, перечисленные мне врачом, – вынужден был заметить я, прекрасно понимая позицию одного из винтиков правоохранительной машины, которой велели снизить преступность.   

У меня не возникало и тени сомнения в том, что сотруднику МВД достаточно было задать пару вопросов своим осведомителям, чтобы узнать все данные, необходимые для розыска и поимки преступников. В итоге дело все-таки возбудили, а я прошелся по кварталу и побеседовал с жителями. Некоторые из них, в основном, пенсионеры рассказали мне о том, что на них в ближайшие годы тоже нападали, грабили, калечили, но добиться чего-то от милиции, – нет, это дело очень непростое!

  – Вы знаете, меня уже два раза грабили в подъезде, но я никуда даже не обращалась, - призналась жительница подъезда, в котором избили моего дядюшку. – А кто его знает, вдруг будет еще хуже? Сейчас же не знаешь, кого больше бояться: бандитов или милиции!                                                                                                                                                        –Раньше-то я никогда дверь на цепочку не закрывала, – вдруг со мной что-то не так, а сын всегда может ко мне войти, – с печалью в глазах встретила меня одна из соседок дядюшки по лестничной клетке. – А теперь закрываю, боюсь! Вот так и живу, думаю,– с одной стороны, не ограбят, а с другой стороны, никто и не поможет. А что делать? Такие сейчас времена! Раньше мы этого не знали! Помню, в советское время как-то дружину вызвали, так сразу целая толпа здоровенных мужиков прибежала. А теперь даже и не знаешь куда обращаться! Живешь, честное слово, как в джунглях! Пойдешь, думаешь, за хлебом, а выйдет – за смертью!

– Мы слышали, как он кричал,– вспоминал пенсионер из квартиры на первом этаже. – И как его били, мы тоже слышали через стену. Это его так головой об бетон, прости, господи! Вот звери! И за что? Мужчина-то был учтивый, всегда поздоровается, спросит, как дела? Говорят, его и не ограбили даже, за что же тогда? Чем он им не понравился? Может, из-за квартиры? Он что, правда, один был прописан?

«Да, граждане, позволившие себя одурачить, потеряли, конечно, не только свои наличные деньги… – обращался Сергей Сергеевич в статье под названием «Взаимоозабоченность. Депутатские задачи» объемом около 20 машинописных страниц к кандидату в депутаты, от имени которого получил конверт с предвыборной агитацией. Он воспринимал все это всерьез… - Но каким достоинством могут обладать лидеры «демократических» фракций, после изрядного ограбления позволившие подонкам за два года совершить, если не под своим знаменем, то под свою марку, еще и второе неслыханное в истории ограбление и расшатывание устоев великой страны».

В Александровской больнице оказалось еще несколько пенсионеров, пострадавших в районе Учебного переулка. Один из них рассказал, как сделал замечание молодежи, чтобы они не гадили на лестнице и не матерились, – здесь же и дети и женщины ходят, – за это его и изувечили. Женщина с тяжелой травмой черепа помнила только то, как она шла от магазина с пакетом, в котором была еда. Она вошла в свой подъезд, поднялась на второй этаж, хотела посмотреть почту и… все. Очнулась она очень нескоро. Пенсионерка с обезображенным лицом рассказала, как получила пенсию, перешла дорогу, направилась к дому и… боль, унижение, грабеж…

Сергей Сергеевич тоже шел домой с мешком, в котором была еда, купленная им в универсаме на проспекте Луначарского, там же лежали и квитанции об уплате за жилье и коммунальные услуги, которые он оплатил в сбербанке, расположенном в этом же комплексе.                                                                                                                                      Он умер. У врачей имелись разные предположения причины смерти, менявшиеся на протяжении времени от остановки сердца до заключения экспертизы. Для нас же вывод оставался неизменным: его убили!                                                                                             Странно и страшно знать, что человек, прошедший и выдержавший столько лишений и испытаний был изуверски убит перед дверьми собственной квартиры. Да, он умер не сразу, – его организм боролся за жизнь, многое, возможно, сделали врачи, но все это оказалось бесполезным, потому что Сергей Сергеевич Кожевников умер из-за того унижения, которому его подвергли.

Водитель постоянно покидал машину, подходил к кому-то из участников похорон и объяснял, что он все понимает, но у него – работа, график, и его скоро будут ждать другие клиенты. Шоферу отвечали, что могила-то еще не выкопана, а над ней действительно трудились трое пластичных молодых людей, у которых, в свою очередь, также созревали обращения, вначале – по поводу оплаты лапника, потом – по поводу оплаты дополнительного объема песка. В то же время участникам прощания было понятно, что и лапник и песок не удержат ту воду, которая постоянно поступает в могильную яму, потому что поступает она изнутри. Такое уж здесь место! И кто его выделил для захоронений, бессмертный?

Я стоял возле открытого гроба (который оказался мал, и мы не смогли его закрыть до того момента, пока его не заколотили перед погружением в яму) и думал о произведении, которое занимало особое место не только в работе Сергея Сергеевича, но и во всей его биографии. Это была «Божественная комедия» Данте Алигьери. Наверное, дядюшка первый в столь полном объеме расшифровал скрытые в поэме аллегории и в то же время сам прошел круги, начертанные итальянским поэтом. Теперь ему предстоит путешествие в царство мертвых. Да поможет ему Господь!

При жизни Сергей Сергеевич не имел ни одной публикации. Так сложилось, прежде всего, из-за того, что он никогда не предлагал свои произведения ни в одно издательство. Он был чрезвычайно требователен к своему творчеству и считал, что еще не готов для встречи с читателем. Конечно, он имел право на подобную оценку и остается только выразить сожаление, что дебют Сергея Кожевникова происходит после его смерти.

С.С. Кожевников

СОЦИУМ И СБРОД

Народ, конечно, еще не государство, но и неорганизованная масса еще не народ. Всех кто-то должен объединять, всеми кто-то должен управлять, народностью, племенем, родом, отдельной семьей. Если в семье появляются неуправляемые дети, значит, виноваты их родители, которые, не наладив порядка в семье, их распустили. Народы, как и дети, нуждаются в постоянной заботе о них.

Масса без вождя – это сброд. Она сейчас же распадается на отдельные, менее организованные и слабо защищенные народности, города, местечки, хутора и усадьбы, пока еще там головы на месте, иначе распадутся и они. В целом масса без головы ничего из себя не представляет и ничего путного сделать не может. Анархия, которая при таком положении неизбежна, плохая форма правления.

После похорон Сергея Сергеевича я по своим делам оказался в отделе милиции, из которого приезжал наряд, и где служил тот милиционер, который предположил, что «дедушка сам упал». Начальник отдела сказал мне, что этот человек застрелился… Я отчетливо ощутил, как где-то в неизведанном мною измерении замкнулся некий круг, о которых столь часто упоминал дядя Сережа… В этом году он мог отметить 85-летний юбилей, да и еще бы пожить и, может быть, увидеть свою первую публикацию.