23 апреля в рамках фестиваля Loft 2021 мне посчастливилось посмотреть спектакль «Фрекен Жюли» на сцене Драматического театра на Васильевском. Шла я с некоторым недоверием, думая увидеть очередную скучную бытовую историю, которую разыграют как по нотам талантливые актеры, желая блеснуть мастерством в битве за победу на двухнедельном фестивале. Имя драматурга – Августа Стриндберга, однажды лечившегося в психиатрической клинике, скорей настораживало, чем влекло. С его творчеством я не была знакома. Далекая Швеция, конец 19 века. Лакей, кухарка и графиня – главные и единственные герои. Какая, должно быть, проза бытия! Шла и зевала заранее. Но спектакль одноактный. Время действия: 1 час 20 мин. Это уже радовало.

   Начало действительно соответствовало моим ожиданиям. В черном пространстве небольшой сцены, в сером и будто пыльном платье с кособоким черным передником, с неряшливо зачесанными волосами пепельного оттенка, с внешностью, сливающейся с ее колоритом в целом, в полной тишине, молодая девка – кухарка Кристина (актриса Кристина Исайкина), стоя у настоящей железной плиты, что-то стряпала. Потом она мыла руки водой из древнего умывальника, подходила к грубо сколоченному серого оттенка деревянному столу без скатерти, ставила тарелки и уходила за деревянную серую обшарпанную дверь. Коих, надо признать, было две. Одна вела в комнату лакея. Другая в кладовую. Так вот: эти скучные монотонные хождения «серой среди серого» длились долго, минут 10, и зрители начали в недоумении вздыхать и нетерпеливо шевелиться в креслах. Вот тогда, наконец, со словами: «Сегодня фрекен Жюли опять помешанная какая-то, совсем помешанная», - появился герой – тридцатилетний лакей Жан (актер Павел Усачев). Жених Кристины. Он сразу внес энергию в доминирующее серое. И сейчас же его устами мы вовлекаемся в перипетию событий из жизни госпожи Жюли, узнаем о недавнем расторжении ее помолвки с женихом. Рассказ, увиденный глазами лакея, красноречиво говорит нам о вздорном характере графини и приготавливает нас подсознательно к чему-то крайне нехорошему, что может последовать в дальнейшем. Это уже интригует.

«Фрекен заставила его через хлыст прыгать, вроде собачонки. Два раза он прыгнул, и оба раза она вытянула его хлыстом. Ну уж, а на третий раз он вырвал у нее хлыст, разломал на мелкие кусочки и был таков». Кристина в ответ вставляет бесцветную реплику. Но Жан продолжает готовить зрителя, как кухарка – блюдо своему жениху. «Вот почки, я их из жареного поросенка вырвала», - говорит она с лаской в голосе. Жан любезно благодарит, капризно упрекает, что тарелка не подогрета и просит подать бокал на тонкой ножке для вина, которое быстро приносит из своей комнаты.

«Фрекен иной раз бывает чересчур заносчивой, а иной раз у нее не хватает гордости, вся в покойную графиню. Та любила побыть в людской, да на скотном, зато уж ездила только цугом».

Но не успела кухарка поднести еду своему жениху и наполнить бокал вина по случаю Ночи на Ивана Купала, как к ним врывается сама фрекен – графиня Жюли (актриса Лилия Волкова).

Здесь происходит (по замыслу режиссера) первое запланированное заигрывание со зрителем. Тарелка с жареным мясом отдается самим Жаном (прячется вроде улики от графини) в руки зрителю, сидящему в третьем ряду. Причем с просьбой: не есть блюдо. Возможно, по договоренности, а возможна импровизация. Это вызывает реакцию смущения или недоумения в зале. Через некоторое время тарелка забирается, а вскоре снова дается тому же зрителю вместе с бокалом вина, который Кристина, с любезной улыбкой на лице, предлагает выпить и, спустя минуту, вновь требуется назад. Не совсем ясно: для чего такие маневры? Может быть для стирания временных рамок? Что все это происходит здесь, сейчас, а не в 19-ом веке?

Тем временем Жюли (на пять лет старше Жана – читаем в программке), нарядная, нервная и надменная, кричит на кухарку и затем вызывающе заигрывает с пышущим здоровьем лакеем. Выясняется, что они недавно танцевали на природе вместе с народом, и фрекен снова требует на танец понравившегося своим умением танцевать слугу. Тот явно польщен вниманием, но и разумно побаивается молвы и остерегает барыню. Здесь начало завязки драмы. Обходительный слуга выказывает признаки ума и благородства, поскольку он не хочет стать причиной пересудов среди черни барыни, а также – быть уволенным без рекомендательного письма и лишиться места, коим дорожит.

Но фрекен неумолима. Он настаивает и требует, чтобы лакей переоделся по случаю праздника. Когда он возвращается, она делает комплимент по-французски и получает ответ от лакея на французском.

 Фрекен удивлена.

«В Швейцарии официантом служил, в Люцерне, в самом шикарном отеле».

«Где Вы научились изъясняться? Верно часто бывали в театре?» - не унимается она.

«И там бывал. Где я только не бывал!» - с гордостью отвечает слуга.

  Интерес у зрителя возрастает. Все продолжает происходить на кухне. Минимализм декорации. Никакой музыки. Только человеческая речь. Говорят двое: ОН и ОНА. Он обращается с подобающим воспитанному слуге тактом, Она – с интересом, который неожиданно сменяется высокомерным повелительным тоном. И снова с интересом. Кристина лениво спит, сидя на стуле. Концентрация внимания возрастает. Слуга завораживает. Но он еще в ситуации – кролик. Удав – она, фрекен Жюли.

Жюли: «Выпейте за мое здоровье!»

Жан: «Здоровье моей повелительницы!»

Жюли: «Пойдемте в сад, и вы нарвете мне сирени!»

Жан: «Никак невозможно…Для людей нет ничего святого!»

Жюли: «Я лучше думаю о людях!»

И так далее. Затем она говорит: «А вы – аристократ». Жан отвечает: «Да, аристократ».

Жюли: «Я лучше снизойду».

Жан: «Не снисходите, фрекен. Вот мой совет. Всегда скажут, будто вы пали».

Жюли: «А вы – смешной. Впрочем, все на свете смешно. Жизнь, люди – ведь все это одна грязь. И она плывет, плывет по воде, пока вдруг не начнет тонуть, тонуть». И далее следует монолог, вскрывающий суть духовного мира героини. Вернее, его отсутствия. Главная проблема ее личности, ее драма, ее трагедия в том, что она не понимает наличие в себе души. А значит, не понимает и задач, и цели с которыми душа приходит в этот мир. И без решения коих все вокруг превращается в хаос. Высокий социальный статус, интеллектуальная образованность, собрание разносторонней информации не спасают от ощущения бессмыслицы жизни и мироздания в целом. Если нет безусловного авторитета и если не выполняется незыблемый Закон космоса – Закон Любви – жизнь индивида распадается на атомы, хаотически движущиеся в пространстве. Любовь приводит материю, видимую и невидимую, солнца и галактики, все вселенные к гармонии и порядку. Ненависть разрушает.

Жюли: «Мне снится часто один сон. Будто я взобралась на высокий столб, а спускаться нет возможности. Как гляну вниз – сразу голова кружится, и броситься не хватает духу; держаться мне не за что. И я даже хочу упасть, да вот не падаю…»

Тогда Жан делится своим сном. И мы постигаем разницу этих двух и волнение наше возрастает.

Жан: «Мне часто снится, будто я лежу под высоким деревом в темном лесу, и меня тянет вверх, вверх, на вершину, чтобы оттуда глядеть на светлую округу, залитую солнцем, и разорить гнездо, где лежат золотые яйца. И я взбираюсь, взбираюсь, а ствол такой толстый и скользкий, и до веток так далеко. Но я знаю, что мне только бы уцепиться за первую ветку, а там уж я поднимусь до самого верха легко».

Жюли: «Любили ли Вы когда-нибудь?»

Жан: «У нас это слово не в ходу…

Однажды не ел, не спал от любви».

«Знаете ли Вы, каким кажется мир, когда смотришь на него снизу? Он кажется чем-то похожим на соколов и ястребов, у которых не видно спин, ведь они парят в вышине. Я рос в доме статара и нас было семеро детей, и одна свинья на сером поле. Ни единого деревца! А из окна я видел стену графского сада и яблони за нею, как райский сад. И злые ангелы с огненными мечами его стерегли. Я же и другие мальчишки тоже нашли, однако же, путь к дереву жизни. Вы презираете меня?»

Далее герой пускается в откровения, как он осмелился однажды, когда полол с матерью в саду грядку с луком, зайти в графский павильон и был поражен царственной пышностью. И как затем в саду, среди кустов роз, он встретил девочку в розовом платьице и белых чулочках и влюбился. И как пошел в воскресный день в церковь, чтобы увидеть ее вновь. А увидев, решил умереть, потому как подумал, что она никогда не снизойдет до него, а ему не выбраться из своего круга. И для того он лег спать в сундук с бузиной, от которой, он слышал где-то, умирают. Но он выжил. Вот.

Жюли растрогана рассказом. Она предлагает ему взять ключи и покататься в лодке, чтобы встретить восход. Она – все еще госпожа и повелевает.

Жан предостерегает ее, однако: «Идите лучше спать. Если нас застанут – вы погибли!»

Но фрекен неумолима. Она заметно воспылала страстью к своему слуге. Под предлогом, чтобы помочь вытащить из его глаза соринку, она очень агрессивно прижимает его к себе. Ее руки жестко – не вырваться – охватывают его тело, и он поддается напору властной чувственности.

 Жан предлагает: «Нам надо бежать. Давайте ко мне!»

Далее включается свет, появляются люди, которые убирают со сцены предметы кухни и вносят внушительных размеров деревянный помост. И это вызывает у меня определенные ассоциации. Одинокий, с облупленной краской, грубый – точно наспех сколоченный, окруженный черным мраком сцены, он очень напоминает собой место казни. То, где палач отрубал топором голову жертвы. То есть преступника. Только плахи не хватает. Помост тем временем накрывается белоснежными шелковыми простынями, кладутся пышные белоснежные подушки числом шесть. Рабочие сцены уходят и появляются наши герои. Они незамедлительно снимают одежды и остаются в одном нижнем белье. Что выглядит очень эротично и вызывает в зале эмоции оживления.

 Все! Так называемая «война полов» завершена. Побеждает сильная половина. Соитие – переломный момент в истории этой пары. Жюли еще пытается обращаться с Жаном, как и прежде, повелительным тоном, с нотами презрения в железном голосе, с использованием привычного ей дерзкого жеста. Но получает внезапный и неожиданный отпор. Еще минуту назад любезный слуга вдруг превращается в развязного хама.

Жюли: «Плебей остается плебеем!»

Жан: «А шлюха – шлюхой!»

Жюли: «Лакей, слуга, встань, когда я с тобой говорю!»

Жан: «Лакейская полюбовница, подружка слуги, заткни глотку и проваливай!»

Это, надо сказать, шокирует и возвращает в прозу дней наших, в монологи телесериалов и американских боевиков, где такие эпитеты довольно часты, а выяснения отношений обретают форму площадной ругани. 133 года прошло со дня написания пьесы шведским драматургом Августом Стриндбергом. И то, что ранее резало ухо зрителя, царапало, ранило его душу, теперь стало делом весьма привычным. Теперь со сцены можно и не такое услышать. Не говоря уже: с экрана телевизора! О, возвышающая нас сила искусства. О, очищение смехом, потоками словесной грязи. О, киники наших дней!

   В 2006 году исполнилось столетие со дня мировой премьеры спектакля «Фрекен Жюли».

Сама пьеса была написана в 1888 году, но ни один театр не брался ее ставить, пока движение феминизма не обрело четкие формы в европейском обществе, и «война полов» не проникла на страницы прессы, как социальный феномен эпохи. С тех пор спектакль стал частым гостем на многих сценах. В том числе и отечественных. Так в 2006 году в Омском Академическом драматическом театре была осуществлена постановка «Фрекен Жюли» известным режиссером Евгением Марчелли. Спектакль получил четыре номинации на фестивале «Золотая маска» 2006 года. И вот, прошло 6 лет, и драма Августа Стриндберга получает триумфальное шествие на подмостках самой Москвы. 21 декабря 2011 года театр Наций ставит «Фрекен Жюли».  Евгений Миронов, Чулпан Хаматова и Юлия Пересильд образуют любовный треугольник. Пьеса получает новое звучание в редакции Михаила Дурненкова и в новаторской режиссуре Томаса Остермайера. 28 октября 2016 года студия театра имени Евгения Вахтангова отдает дань моде и выпускает свое прочтение «Фрекен Жюли», а 27 февраля 2019 года на Симоновской сцене того же театра выходит новая редакция одноименного спектакля. И, наконец, 23 апреля 2021 года в рамках фестиваля LOFT21 состоялась премьера спектакля театра Моссовета на сцене Драматического театра на Васильевском в Санкт-Петербурге. И снова – режиссер-постановщик Евгений Марчелли! Почему вновь и вновь художники возвращаются к этим образам? Что хотят донести они нам, зрителям века мобильных телефонов и интерактивного телевидения, века новой чумы и продвинутых технологий?

   Режиссер Евгений Марчелли в постановке строг и крайне аскетичен. Его концепт – следовать драматургическому слову.  В нем – слове, в диалогах героев – вскрывается конфликт характеров, драма их жизни, воспитания, нарастающая духовная импотенция эпохи. Словом, то, что должен услышать зритель.  Никакой рекламной паузы. Никаких световых и цветовых спецэффектов. Никаких отвлекающих предметов интерьера, никакой музыки в процессе. Музыка речи, интонации, слова и смыслы. Эмоции отчаяния, тоски, злости, ненависти, пошлости, лести сменяют одна другую. Но не сочувствия, нежности. Слово «любовь» звучит пару раз, как воспоминание Жана о детской любви к графине-девочке. Но в настоящем он не может сказать, что любит Жюли. Скорее наоборот. Он говорит убийственные вещи: «Победа далась мне чересчур легко, чтобы как следует опьянить. Не буду отрицать, мне даже приятно было увидеть, что золото, ослеплявшее нас, оказалось сусальным». Жюли разочарована и опустошена. Она пытается вернуть расположение, разжалобить Жана, предлагая ему откровенный рассказ о своем прошлом, о матери-мужененавистнице, передавшей в наследство дочери яд ненависти к браку и семье, не давшей ей ни капли материнской любви и нежности. Об отце, воспитывавшем ее, словно она мальчик. Жюли одинока. Она ищет защиты у мира в лице слуги и оправдания своей душевной пустоте. Но это ненадолго. Через короткое время она бросает с презрением и отчаянной ненавистью: «Увидеть бы твою кровь, твой мозг на плахе…Так бы кажется и пила из твоего черепа, ноги б мыла в твоей грудной клетке, так бы зажарила целиком и сожрала твое сердце!»

  Все это происходит на сцене, будто в черном пространстве безграничного космоса. Это клетка. Это тюрьма и пожизненное заключение. Диалог Мужчины и Женщины крупным планом. Графини и ее раба? Жюли: «Я поклялась матери, что никогда не стану рабой мужчины!»  И вот. Она просит у своего слуги совета, как ей жить дальше. И он ей приказывает. Вроде все поменялось местами. Но так ли это? Черная клеть осталась клетью. Как ее ни раскрашивай иллюзорными красками фантазий, с помощью бы какого вина не пытайся покинуть ее пределы. «Война полов». Кто раб, кто господин? И не понять им – Жюли и Жану, что они оба рабы иллюзий, рабы собственных несовершенных душ, движимых более инстинктами, чем чувствами высокоразвитого индивида. Жалкие потомки Адама и Евы. Проклятые и изгнанные. В черноту преступлений и наказаний. Наказание их в том, что они забыли о немеркнущем свете, о любви. О сострадании, сочувствии, самопожертвовании – свиты бессмертной Госпожи. В этом же и преступление. В любви нет ни рабы, ни господина, а мужчина и женщина в любви становятся единым светоносным целым. Кто любил, тот знает. И потому брачный союз священен. Это априори базовый фундамент любой культуры, любой цивилизации. Правильно говорят, что «браки совершаются на небесах!» И как только ценности эти перестают быть ценностями государства, то гибель его не за горами.

Жан: «Ночь Ивана Купалы! Эх, выспаться бы на девяти травах, чтобы сбылись все мечты!»

Но, бог мой! Какие мечты, о чем может он мечтать? Мы узнаем. Он мечтает открыть шикарный отель, разбогатеть и затем с помощью денег купить титул графа. Он даже называет страну, где совершит сделку. Его мечты о счастье и власти не выходят за границы черного космоса. Они меркантильны. В душе Жана нет места бессмертному чувству. Ну, а о чем мечтает графиня Жюли? Ну а о чем мечтает Жюли? О чем может? Нет. О чем должен мечтать человек?

 (В чем заключается долг мужчины, долг женщины перед собой, перед семьей, обществом? В наше время женщина завоевала много прав в социуме в сравнении с 19-ым веком. И вряд ли она станет заканчивать жизнь самоубийством из чувства стыда, что согрешила с неравным себе по статусу, как фрекен Жюли. Но вот во времена Стриндберга было иначе. Что для женщины считалось непростительным грехом и отлучением от высшего света, то для мужчины (соитие графского сына со служанкой) всего лишь мелкой шалостью. Но от того, что мораль стала более терпимой к свободе выбора женщиной себе партнера, стали ли она более свободной, более счастливой?)

  Музыка звучит в самом конце. Это куплет из песни Жанны Агузаровой, где рефреном: «Меня ты поймешь, лучшей страны не найдешь!»

Спектакль произвел на меня сильное впечатление. Он останется в памяти. Как остаются в памяти лучшие произведения искусства. Шедевры. Спасибо его создателю, спасибо актерам!

25 апреля 2021 год. Санкт-Петербург.